Российский писатель Евгений ГРИШКОВЕЦ об Украине: «Заклинания о том, что мы братские народы, — глупости: эмигранты не возвращаются»

«МНЕ СТАЛИ ПИСАТЬ ИЗ УКРАИНЫ. ПИСЬМА СОДЕРЖАЛИ БЛАГОСТНЫЕ РАССКАЗЫ И СООБЩЕНИЯ О ТОМ, КАК ВСЕ ХОРОШО»

Хочу поделиться открытием, о сути которого я долго думал, и понял, что хочу на эту тему высказаться. Кому-то мои соображения покажутся очевидными, кому-то — наоборот. Но выскажусь. К тому же на тему Украины я не высказывался очень давно.

Полтора года назад моя телефонная книга лишилась многих десятков номеров, начинающихся на +38. Украинские приятели, знакомые, коллеги и даже друзья из разных городов Украины исчезали из списка тех, кому я могу позвонить и кто может позвонить мне. С кем-то из них я регулярно встречался во время ежегодных и частых гастролей. С кем-то еще чаще. А с кем-то иногда переписывался. Но под общий гул и хор проклятий в мой адрес после текста «Неевропеец» и после того, что я написал про Одессу, почти все мои украинские визави исчезли из поля моего общения, приятельства и дружбы. Кто-то нанес ощутимые душевные раны, кто-то сам исчез с обидой. Но больше было просто проклятий и плевков. Причем односторонних... В мой адрес. Осталось совсем немного, буквально с десяток людей, с кем отношения сохранились, только окрепли и стали невероятно бережными друг к другу.

Но в целом со стороны Украины возникла мертвая тишина.

И вдруг...

Где-то в середине июля я получил сначала одно сообщение, потом другое, третье... Мне стали писать из Украины, не сговариваясь между собой, из разных городов не знакомые друг с другом люди. Кого-то мне даже пришлось спрашивать, мол, кто это, потому что, расставаясь со мной год с лишним назад, они посылали в мой адрес такие проклятия, что я удалял их из телефонной книги.

И так мне летом стали писать десятка два людей. И письма их были не просто мирного, а какого-то буквально благостного содержания. А написаны они были так, будто мы вчера попрощались и договорились списаться нынче. Будто не было тех самых страшных слов, угроз, оскорблений и тяжелых проклятий. Еще в этих письмах, во всех, содержалось не примирение... О примирении речи не шло. Какое может быть примирение, если как бы ссоры не было? Зачем извиняться, если никто никого не обижал?...

Письма содержали благостные рассказы и сообщения о том, как все хорошо...

Из Одессы писали о том, как прекрасно проходит лето, какая хорошая погода, как здорово сделали и отстроили Аркадию, какие прекрасные концерты проходят и как много девушек хороших гуляет по городу. С удовольствием писали о новом губернаторе, хвалили его. Из Харькова сообщали, что закончили ремонт дома, и что очень здорово в нем обосновались, и что открылся очень хороший новый бар, и что настроение чудесное. Из Днепропетровска присылали фото с вечеринки, где все было страшно весело, много шампанского и всякой роскоши. Из Киева тоже слали фото с мероприятия — презентации седьмой модели BMW. И так далее, в том же духе из Львова, Житомира, Запорожья.

Никакого намека в письмах на то, что, мол, посмотри, вы думали, что мы по миру пойдем и обанкротимся, а мы вот как шикарно со всем справились и зажили припеваючи. Нет! Во всех письмах было только одно: мы живем очень хорошо, у нас все в порядке, у нас полноценная жизнь. Никакого подвоха или хвастовства в этих письмах я не увидел. Конечно, я был рад...

Но в то же время эти письма производили какое-то странное впечатление... Они приходили от самых разных людей, но стали приходить приблизительно в одно время и с одинаковым содержанием. Я увидел в этом какую-то тенденцию, какой-то общий порыв. Они были написаны, движимые одинаковым желанием...

Письма были доброжелательны, даже дружелюбны по содержанию и форме. Но в них не было и намека на примирение, сожаления о некогда произнесенных проклятиях и лютой злобе. Я отвечал на все письма, выражал искреннюю радость и не задавал никаких вопросов, которые, конечно же, возникали по умолчанию. И я, разумеется, не напоминал об обстоятельствах и причинах нашего разрыва.

Волна этих писем вскоре затихла... А я все думал, что же послужило их причиной и что мне не дает покоя?

А потом началась другая волна писем от этих же людей. Это были письма, в которых содержалось искреннее сочувствие... Ну, например, такого рода: мне писали несколько человек о том, что они беспокоятся по поводу террористической опасности, которая нависла над Россией из-за того, что наши войска начали операцию в Сирии. Мне писали, чтобы я был осторожен. Я получил много сочувственных сообщений, а также участливых вопросов по поводу банкротства «Трансаэро». Мол, не затронуло ли это меня? Мол, очень жалко людей. Ну и так далее. То есть я видел, что мои визави внимательнейшим образом следят за тем, что происходит в России, и реагируют на все большие и малые неприятности.

«ПОСЛАНИЯ МОИХ УКРАИНСКИХ ЗНАКОМЫХ ДЕМОНСТРИРУЮТ АБСОЛЮТНО ЭМИГРАНТСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ РВУТ С МЯСОМ ВСЕ СВЯЗИ...»

В связи с гибелью нашего самолета в Египте я получил много сообщений с самыми искренними соболезнованиями. Я отвечал в том смысле, что, полагаю, слать соболезнования мне не нужно, потому что это общая трагедия и беда. Потом получил несколько посланий с сожалениями по поводу допингового скандала вокруг наших легкоатлетов.

Я долго думал, что же мне все эти письма напоминают? Напоминают очень сильно... Такие письма уже были в моей жизни. И вдруг я понял! Понял и удивился, почему же я сразу не догадался.

Это, конечно, напоминает мне то, какие письма пишут эмигранты. Все эти послания моих украинских знакомых демонстрируют абсолютно эмигрантское поведение. Да я и сам помню в себе такие же настроения и такие же желания. У меня же был опыт попытки эмигрировать.

Да, именно эмигранты, то есть те люди, которые покидают некое культурно-географическое, историческое пространство, а главное, расстаются со своим прежним образом жизни, при этом, расставаясь, громко хлопают дверью... А перед тем, как хлопнуть дверью, долго источают желчь по поводу того мира, в котором им жить приходилось и приходится... Которые уходят, уезжают, улетают навсегда, которые рвут с мясом все связи...

Им совершенно необходимо быть уверенными в собственной правоте, в правильности своего принятого решения. Они убеждены, что совершают шаг к лучшей жизни, к жизни, которой живут другие народы, другие страны и целые континенты. Они не могут и не хотят жить, как жили. Все без исключения, что связывает их с прежним образом жизни, вызывает у них отвращение и гнев.

Они делают свой шаг и оказываются в том положении, какого совершенно не ожидали. Тот мир, который казался им приветливым, справедливым, в котором они видели свое место и свою жизнь, вдруг оказывается совсем не таким, а главное, этот мир в реальности совсем не приветлив и вовсе не рад вновь прибывшим. Вообще!

И вот эмигрант, которому обратной дороги нет, потому что он слишком громко хлопал дверью... Да он и не хочет этой обратной дороги, он обратную дорогу уничтожил, он сжег мосты и радовался, глядя на то, как эти мосты горят... Он оказывается в довольно унизительной, неопределенной, неустроенной, бесправной и очень, очень затяжной ситуации без хоть сколько-нибудь внятного варианта выхода из нее и без хоть сколько-нибудь достойных перспектив. Перспектив справедливости, благополучия и достоинства.

Когда эмигрант осознает себя в такой ситуации, он какое-то время пребывает в состоянии удивления. Это удивление сменяется возмущением, возмущение сменяется разочарованием, а потом, как у кого — либо приходит тоска, либо человек начинает подстраиваться под те обстоятельства, которые сам себе и устроил.

Но самым мучительным для человека в такой ситуации является воспоминание о том, как он хлопал дверью, о том, движимый какими иллюзиями и надеждами он расставался с прошлой жизнью, о том, что он натворил, покидая прошлую жизнь. Эти воспоминания мучают, а вопрос: «Ради чего это было сделано?» просто терзает. Я наблюдал это во многих эмигрантах и наблюдал это в себе, когда думал, что покинул Родину навсегда.

А еще потом приходит сильное желание как-то успокоиться и как-то жить в том, что сам себе устроил.

Я сам писал письма о том, как мне хорошо. И сколько же писем от многих и многих моих одноклассников, однокашников, сверстников и земляков, которые разъехались в начале 90-х по всему миру, я получал! Чем тоскливее, чем безнадежнее и бес­перспективнее была ситуация, тем более благодушные и жизнерадостные письма мне писали... Вот только в гости не звали. Как и мои украинские визави.

Следующее типичное для эмигранта желание — это неотрывно следить за новостями, которые поступают из прежнего мира и жизни. Эти новости необходимы. И необходимы именно плохие, а лучше — ужасные новости. Необходимо знать, что там — все плохо, жизнь ужасная, деспотизм и бесправие, что все на грани большой беды, и эта беда вот-вот случится. А еще нужны всякие трагедии и катастрофы. Нужна гибнущая экономика, нищета, военные поражения и всяческий неуспех от науки до спорта. Именно такие новости успокаивают, убеждают в собственной правоте и дают возможность жить в своей вполне убогой ситуации, но все-таки благодаря новостям ощущать эту свою ситуацию намного более выгодной, чем ту, что осталась в прошлом. И из такой вот ситуации очень приятно писать сочувственные слова тем, кто остался там. Слова сочувствия без самого сочувствия.

«КОГДА УЕЗЖАЮТ, ТАК ХЛОПНУВ ДВЕРЬЮ, НЕ ВОЗВРАЩАЮТСЯ»

Один мой знакомый... Ни за что не буду называть его имени и больше никогда не допущу общения с этим человеком, написал мне сразу после гибели самолета над Синаем очень трогательное письмо. Оно было так хорошо написано, что я тут же ответил, и мы имели в течение дня какую-то переписку. А вечером, можно сказать ночью, я получил от него сообщение, которое было адресовано определенно не мне. Он случайно отправил его на мой номер. Ошибся адресом. Письмо следующего содержания: «Да понятно, что они летают на всяком старье. Но я все-таки надеюсь, что этот самолет завалили. Пусть они... почувствуют, каково это, когда...» — ну, и так далее. Я моментально заблокировал номер этого человека. Каково?! А главное, зачем было мне писать слова сочувствия и сострадания, испытывая злорадство, в котором не хотелось сознаваться даже самому себе? Суть и содержание посланий из Украины летом и этой осенью мне стали понятны. Это эмигрантские письма.

Просто феномен заключается в том, что эмигрировала целая страна. Эмигрировала, разумеется, оставаясь в своих исторических и географических пределах. Но эмигрировала, то есть оторвалась, ушла, уехала, улетела. Оторвалась и оказалась в той самой непонятной, неопределенной, неустроенной и весьма унизительной ситуации, в которой от нее мало что зависит.

Но если это так, а это так, то все разговоры наших депутатов и деятелей, перебегающих из одного телеэфира в другой... Разговоры и заклинания о том, что мы — братские народы, что нет никого нас ближе и неизбежно сближение и возвращение запутавшейся и обманутой Украины, — все это глупости. Эмигранты не возвращаются.

Когда уезжают, так хлопнув дверью и так сжигая мосты, то не возвращаются. Родными по крови остаются, а по сути — нет.

Эти письма, эти сообщения, эти коротенькие послания говорят о том, что прежних связей не восстановить никогда. Примирение, успокоение придет — это неизбежно, это — закон жизни. Но прежнего не будет. Эмигранты не возвращаются.

Они могут с удовольствием приезжать в гости. Но только в том случае, если у них там на чужбине все получилось, все срослось хорошо, случился успех, благополучие и богатство. Вот тогда они с удовольствием приезжают с подарками, нарядные.

А если, наоборот, все плохо или, скажем, не очень хорошо, и уж точно не так, как хотелось и мечталось, то, конечно, они даже одним глазком не заглянут. Они будут смотреть плохие новости, а обратно ни-ни. Зачем травить и без того истерзанную душу?

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter